Обещания темноты - Страница 82

Ему привиделось, как однажды, он сгорел от серых будней, оставив всего себя на вечно холодном алтаре общества. Он молод, смел, горяч, но этот день его особенно вымотал. Все человеческое стало противно, и Джон взял билет в кассе до конечной станции, чтобы заглушить людской скрежет в голове. В нескольких десятках километрах он покинул вагон – последний оплот цивилизации, и вышел прочь.

Ноги гнали Джона по тропе страха и надежды. Он чувствовал, что ничего плохого ему дорога не пророчит. Верона улыбался, широко размахивая руками, не успевая выдыхать воздух, чтобы поскорей заглотить свежую порцию. И изредка попадающиеся на пути люди не мешали ему соблюдать безмолвие. Иногда Джон так сочувствовал самому себе, что ему суждено жить в этом мире человеком, а не каким-нибудь зверем. И тот день был одним из таких.

Наконец, молодой Верона устал идти. Он присел на крутой полянке, вблизи редкого лесочка. Солнце клонилось ко сну, но его теплые прикосновения проникали в самую душу, раскаляя замерзшие мечты. Джон больше всего боялся разучиться жить. Боялся, что не сможет пойти, когда ему вздумается. Но самый большой страх навевала мысль о том, что все, к чему он должен стремиться – это плод его собственных рассуждений и чувств, а не навязчивые советы других. Все, сделанное ранее вело именно к этому моменту, когда Джон может просто сидеть на выжженной траве и любоваться стайкой летающих насекомых, вздрагивая всем телом. И нет большего смысла, чем в этом обычном летнем вечере; в коршуне, осматривающем свои владения; в Джоне Вероне, с замиранием сердца сидящего у истока вечности – отражения собственной души.

Тепло от более нагретого тела передается менее нагретому – жаль, что этот закон термодинамики не распространяется на время. Тем, у кого не хватает времени, будет всегда его не хватать. И время встречи Джона с самим собой подошло к концу. Ночь запускала свои щупальца в каждый уголок солнечного царства, вырезая свет острым лезвием темноты. И от сухого дыма слепоты Вероне становилось не по себе. Плата за созерцание сокровенного взималась по умолчанию. Кто-то, главнее человеческой души, распорядился вселить в сердце Джону отчаяние и разочарование разом. Ему показалось, что прошлое длилось напрасно, бесполезным старанием своим ни к чему не привело.

По каменной щеке Вероны пробежала жадная слеза, ожидавшая так долго своего заветного часа. Закрыв глаза, Джон слышал полет мысли. Как она чуть слышно гудела взмахами своих крыльев у самой глади реки, едва касаясь воды. Джон вошел в эту воду, моментально открыв глаза от холода. На другом берегу стоял еще один человек. Такой же, как он – темный, напуганный, жаждущий справедливости. Его губы шевелились от произносимых слов – но они тонули в реке, не долетая до настоящего Джона. До того Джона, который стоял по другую сторону, проклинающий себя за это. Он должен был быть рядом со своим двойником. Быть им. Только их разделяла черная вода – тихая, вязкая, мертвая. Двойник внезапно пошел ко дну, не сопротивляясь, будто бы так и надо. Он исчез, словно его и не было.

Двойник ушел, оставив после себя пустошь в сердце Джона. Тогда он не понимал. И смысл видения дошел до него только сейчас. Только сейчас, когда ничего больше не осталось, кроме последней тропы, ведущей в никуда. До Вероны дошло, наконец, что тот двойник вместе с собой унес на речное дно мечты Джона. Он нашел это все снова лишь в данный момент, когда нужды в этом не осталось. И лежа один вместе со своей утонувшей мечтой, Джона начал забывать, что однажды он был живой.

В мертвой темноте раздался некий звук, очень похожий на раскат грома. «Откуда здесь гром?» – удивился Верона. Продолжая лежать, медиум повернулся лицом в сторону источника звука – пустой мглы.

– Показалось. Пора завязывать мыслить, сил нет…

Так могло пройти десять часов, месяцы, могла пройти вечность, но медиум перестал сожалеть, продолжив рассматривать свои воспоминания. Однако, ничего ярче он не разглядел. Он вернулся посмотреть еще раз, как темный двойник растворяется в холодных объятиях спокойной воды. И в самый последний момент, именно тогда, когда живого человека, утонувшего в реке, еще можно было бы спасти, Джон с яростным рвением бросился под воду. Сам он это сделал, или же воспоминание – не имело разницы. Но силы тратились быстрее прежнего. Душа медиума стала задыхаться от слабости, от холода, от темноты, обещавшей ему добраться до конца. И только теперь он понял! Джон никогда не хотел дойти до финиша, до последней контрольной точки своего пути. И хотелось лишь одного – прогуляться по этому пути еще разок. Пусть наполовину, пусть разбив ноги о каменные дни, только хоть бы коснуться душой великолепия жизни.

– Плыви! Ты спасешь его! – кричал он своему фантому, которого судорожно по дну ледяной реки. – Время – ничто, по сравнению с моей мечтой. Не дыши! Плыви, плыви!

Бесконечность показалась секундой, пока длилось воспоминание. В то время, как Джон искал ответы, и теплилась надежда. Вот он! Двойник уверенно шел на дно. Сквозь тугую толщу воды нельзя было что-то разглядеть, но Джон сумел. Верона вытащил своего двойника на сушу. Он был полностью черным, едва заметным в сумраке ночи. Двойник повернул голову к медиуму. Не к тому пареньку, который с испугом и облегчением суетился у тела пострадавшего, а к тому медиуму, что сейчас лежал у края дороги и наблюдал за ними. Он сказал:

– Зачем ты меня спас? Зачем тебе это нужно? Ты же мог погибнуть.

– Если бы я этого не сделал, то никогда бы не узнал, что смогу.